А. Лазарчук
ТРАНКВИЛИУМ
- Хорошо, - сказал Глеб твердо. - Что я должен делать? - Сегодня - как следует выспаться. Работу начнем завтра. - Тогда - снимите кандалы. Спать мешают ужасно. Допросчик опять посмотрел на того, другого, за спиной, и тот, наверное, кивнул. - Давайте руки, - сказал допросчик. - Но помните: малейшее нарушение с вашей стороны - и эта дама станет чуть менее привлекательной. - Это я уже понял, - сказал Глеб. - О-ох, как натерло... И еще: не распорядитесь, чтобы горячей воды дали? Тяжело таким грязным жить... Первую ночь провели в море, было тихо, но на другой день ветер понемногу набрал силу, погнал волну - и капитан Арчи, так его звали, повел йол к берегу. Там есть где воткнуть кол, сказал он, и сестра его Дорис солидно кивнула: да, есть. Они были странной парой. Арчи и Дорис. За долгие годы совместного промысла они выработали свой язык и лишь в особо сложных случаях прибегали к английскому, используя отдельные слова и полуфразы. Зато в разговоре с посторонними, не владеющими их языком, они становились обстоятельны и велеречивы. А то, что лексика отличалась от общепринятой - так на то оно и море. Сорок часов в тесной лодке вымотали Светлану - не физически. Она спокойно переносила и качку, и соль. Но полная невозможность уединения; но вспыхнувшее полузабытое: плотно, один к одному, спящие на палубе, и кто-то из них уже не проснется, и запах рыбы, смолы, горячего мокрого дерева, гнили и пота, и непрерывный надрывный плач, и скрип уключин, и тихие усталые проклятия, и тоска, и тоскливые песни по вечерам, и даже веселые песни все равно поются тоскливо... чужбина была впереди, была, но не ждала... и самоедские мысли: дура, дура, дура, испортила все, и даже последнюю ночь - и ту испортила... перегнуться бы через борт - и на дно ключом... Что-то не пускало. Но думать об этом было легко, и она стала думать именно об этом. Олив заметила перемену в ней: Светлана вдруг перестала метаться - телом и духом - и погрузилась во что-то завораживающее. Это тревожило, но сделать нельзя было ничего - это Олив знала по себе. Она помнила себя, впервые брошенную... жалкое зрелище. И ничем не помочь, поэтому лучше не трогать. Глеб вряд ли жив, беспощадно знала она. Той ночью, когда Светти забылась в фургончике передвижного театрика, а она сама с карабином в обнимку караулила рядом, сержант успел сбегать к отелю "Рэндал" и застал там кучу полицейских, пожарных, солдат... Осторожно он разузнал, что человек десять мастеровых где-то после полуночи вошли, избили и связали швейцара и портье, поднялись наверх - и там началась Пальба. Кто и в кого стрелял, сержант выяснить, конечно, не смог, но видел сам, как вынесли и погрузили в медицинскую карету носилки, а на носилках лежал без признаков жизни молодой, лет двадцати пяти, человек со светлыми волосами. Рука его выпала из-под простыни и волочилась... далее